Игла медленно входила в бледную кожу, но боли не чувствовалось. Сегодня она опять не хотела просыпаться. Уже несколько недель не выходила из дома, на улице жуткий холод и пустота таких знакомых улиц. Улиц, где она стопроцентно не встретит ту, кто для нее важнее всего, ту, кто является для ее жизни единственным поводом продолжаться.
Она надавила, и жидкость из шприца стала вливаться в поток другой жидкости, растворяясь в ней. Сейчас она ни о чем не думала, лишь неслышно повторяла слова песни, зацикленной в плеере. Отрешенность полностью поглотила ее, и она даже не заметила, как в комнату пробралась кошка, удивленно на нее взглянула и улеглась, напротив, на полу, продолжая наблюдать.
Холодный свет из заснеженного окна позволял смутно разглядеть пространство внутри. Сотни вещей, разбросанных на полу, столах, полках с книгами. Да и сами книги были разбросаны, так что полки были полупустыми, и освободившееся пространство заполняла пыль.
Доза начала действовать и ей почему-то нестерпимо захотелось закурить. Но сил встать с кровати и найти пачку с последней сигариллой не было. Глубокий вдох и расслабление. Еще один вдох и слезы.
Чувства постепенно оживали, заполняя тело и душу. Она сделала музыку громче, вспомнила, что уже пару дней ничего не ела. Как кстати, ведь, сейчас, она чувствовала себя растворившейся в пространстве, сгустком мыслей и боли. Сейчас вся ее слабость выливалась из нее теплой водой слез, принося облегчение.
Ее тонкие холодные пальцы нащупали нож, такой родной ей, приносящий в ее мир спокойствие. Сколько уже следов оставило это лезвие на ее теле, сколько раз она заглушала душевную боль физической. Каждый неконтролируемый всплеск эмоций был отмечен, каждый бессильный крик ярости находил место среди других шрамов, столь заметных на тонкой коже.
Взяв нож удобней в руку, она провела им по ребрам, надавливая все сильнее и беззвучно крича. Один раз, еще и еще, затем с другой стороны, уже улыбаясь. Восемь аккуратных длинных полос украсили ее тело. Кровь текла медленно и скапливалась в потоки, не достигая простыни. Она подхватывала их пальцами и жадно облизывала жидкость, которую ненавидела, но без которой уже не могла. Боль и разочарование отступили, и их место заняли удовлетворение и сладостное разрушение иллюзий.
Закрыла глаза, нашла пальцами свои ключицы, и долго лежала, впитывая каждый миллиметр на торчащих костях. Это нездоровое удовольствие получить доступ к тому, что должно быть скрыто. Так много времени прошло, прежде чем она смогла получать его, всего лишь прикасаясь к собственному телу, которое начинало пугать своей худобой. Но она любила его, любила резать его, причинять ему боль, разрушать.
Мысли хаотично понеслись в ее голове, не находя выхода. Даже не пытаясь их остановить, она плыла по волнам своего безумия. Образы всплывали из памяти, перемешиваясь с вымыслом. Ей опять захотелось кричать.
..
Запись из дневника, 17.01.10:
“Она как луч света… Когда она приходит, я понимаю, как сильно ее люблю… Как сильно мне ее не хватает… Как сильно мне больно, когда она проявляет симпатию к другим… Это безумство…” .
..
Оказалось, что ей слишком многое есть что вспомнить, что одновременно делает счастливым и заставляет рыдать. Проведенное вместе время, подарки, письма, прикосновения, желания. И то, что не случилось, то, что осталось лишь в ее голове, но не менее реальное. Сквозь затуманенное сознание пронеслась мысль о том, что она полнейшая идиотка. Всего лишь мгновение, но его хватило для начала нового потока слез. Еще более исполненных боли и бессилия что-либо изменить.
Она снова взяла нож, подумала и отшвырнула от себя подальше. Все, больше никаких новых порезов. Ненадолго, но достаточно, чтобы зажили новые раны, превратились в тонкие шрамы, так похожие на шрамы в душе.
Даже заставив себя уехать, заполнить пустоту пространством, она продолжала хотеть всего лишь быть нужной и любимой, не более. Но это принесло ей лишь новые страдания, новые поводы сомневаться в себе. А ей так хотелось стать сильнее, стать той, кто живет в ней всю ее жизнь, изредка пугая и приводя в замешательство окружающих своей жестокостью и безумством.
Кошка поднялась, потянулась, в последний раз оглядела комнату и бесшумно вышла из нее. Ее черная шерсть лишь ненамного могла отразить тьму в душе у девушки, которая судорожно вздохнув, забылась на кровати среди подушек и листков мятой бумаги, вырванной из ее дневников.
Дневников, где был описан каждый ее прожитый день за последние полтора года, проведенных в самом родном для нее месте, рядом с той, кого она полюбила больше, чем себя, больше, чем весь мир.